Мир МЦ | Серебряный век | Писатели | Поиск | Гостевая книга
Поэзия | Проза | Переводы | Письма | Фото | О Цветаевой | Семья
Цветаевский Клуб | Песни на стихи МЦ | Библиография | Ссылки | Музеи
Ариадна Эфрон | Ада Федерольф «Рядом с Алей»

Ада Федерольф
Ада Федерольф «Рядом с Алей»


Часть пятая.

МОСКВА —ТАРУСА

НАША ЛЕНОЧКА



Была ранняя весна, день был солнечный, но прохладный. Мы только что позавтракали. Через окно были видны весь палисадник и калитка. Как раз в это время кольцо калитки задергалось; девушка явно не знала, как обращаться с ручкой, и дергала ее не в ту сторону. Аля вышла ей навстречу.

Очень молодая, худенькая, черноволосая девушка, прижимавшая к себе большую хозяйственную сумку, была явно смущена. Она прошла в кухню и села на предложенный стул. Мы молчали, с некоторым любопытством на нее поглядывая. У нее было восточного типа лицо, красивые вьющиеся волосы, изумительно черные ласковые глаза, красивые маленькие руки.

— Меня зовут Лена, — сказала она, не зная, к кому из нас обратиться, и, не убирая с лица прядей волос, сказала как-то в пространство: — Я прочитала стихи Марины Цветаевой и так была потрясена, что последнее время только об этом и думаю. Я навела справки и узнала, что у Цветаевой есть дочь, что она живет со своей подругой недалеко от Москвы, в маленьком городке Калужской области, в своем доме и что фамилия ее Эфрон. Адрес и номер дома не удалось разыскать, но зато достала у знакомых вот этот снимок домика и узнала, что он стоит на берегу реки. С этим снимком я приехала в Тарусу, но не хотелось расспрашивать, и я решила пойти по берегу Оки, сверяя со снимком все попадающиеся домики.

Пока она все это говорила, со стула, на котором она сидела, начала тихо капать вода. Заметив воду, девушка постаралась прикрыть ее сумкой, но, видя нашу приветливость, откинула волосы с глаз и, уже глядя в лицо Але, сказала с лукавой застенчивой улыбкой:

— Домик я нашла очень быстро, он был хорошо виден с реки, но тропинка к нему шла сбоку, и я ее сперва не заметила. Тогда я стала карабкаться прямо по склону, чтобы там, уже наверху, найти дорожку к дому.

Весь обрыв был еще покрыт утренней росой, и, не добравшись до верха, она поскользнулась на мокрой глине и скатилась вниз. Внизу увидела, что вся юбка заляпана глиной. Сняв ее, благо вокруг никого не было, прополоскала в реке, потом выжала и надела на себя. Когда просохли ноги, она обула тапки и решила снова штурмовать склон, теперь уже по тропинке.

Из-под стула бежала струйка розовой воды. Мы все трое весело рассмеялись.

— Ну вот, а теперь расскажите все, что сможете, о себе. Если хотите, можете снять мокрую юбку, мы ее повесим на террасе.

Снять юбку Лена отказалась, но глядела увереннее и начала рассказывать.

Ее мать, Клавдия Георгиевна, окончила музыкальный институт им. Гнесиных, очень сдружилась с Еленой Фабиановной1 и по ее желанию осталась работать в институте. (Родившуюся потом дочь она назвала Еленой в честь Гнесиной.)

В тот первый день нашего знакомства, сидя в мокрой юбке в нашей кухоньке в Тарусе, Лена, очевидно, внутренне преодолела какой-то заслон застенчивости и рассказывала о своей жизни с поразившими нас откровенностью и доверчивостью. Говорила она хорошим языком, разбавляя рассказ добродушным юмором. Лена окончила школу и жила в Столешниковом переулке в коммунальной квартире.

Денег в семье было маловато, и пришлось подыскивать работу, чтобы помогать матери. Лене хотелось зарабатывать деньги в такой области, где она могла бы приносить ощутимую пользу. И пошла она поэтому работать санитаркой в Первую градскую больницу. Когда она приходила на дежурство, больные встречали ее радостно. Она уже знала, о чем надо говорить с каждым, чтобы облегчить его состояние.

Через непродолжительное время она потеряла аппетит и стала плохо спать. Врач посоветовал ей сменить профессию, так как при ее повышенной эмоциональности -работать в больнице было нельзя. И стала Лена работать киоскером, куда привела ее любовь к чтению. Тут поначалу все пошло хорошо. Но по доброте своей Лена часто давала книги «в долг» в ответ на просьбу какого-нибудь студента и клятву «завтра же заплатить». При таком ведении торговых дел из первой же заработной платы с нее вычли недостачу. Слава о доброй киоскерше распространилась по району, и Лена поняла, что здесь она на жизнь не заработает.

Она попробовала заняться литературным трудом. Написала поэму о Марине Мнишек, о том, как она сидела в заключении в башне коломенского кремля. Там и до сих пор одна из башен называется «Маринина». Потом Лена попала в администрацию Большого театра. Она была безукоризненно аккуратна, вежлива, услужлива. Приходилось печатать репертуары, какие-то отзывы, даже газетные очерки. Работа ей нравилась, и она начала втягиваться в театрально-закулисную жизнь. Дежурные привыкли пропускать ее через служебный вход, не спрашивая удостоверения, считая ее одной из кордебалетных девушек. Иногда она оставалась до начала балета, а потом в темноте бежала в царскую ложу, где устраивалась полулежа, укрывшись за деревянной резьбой балкона. Лена обещала нам добыть хорошие места в партере на балет «Спартак». Она сказала, что в свободное время сочтет за счастье помогать во всем дочери Цветаевой.

И стала она приезжать в Тарусу, приходить по вечерам в Москве, включаясь в Алину литературную и не только литературную работу. С нашей кошкой Шушкой у Лены сразу же сложились доверительные и дружеские отношения. Весной и летом, когда мы уже жили на даче в Тарусе, Аля иногда давала Лене какие-то продуктовые поручения. Шушка встречала Лену у самой калитки, стоя на задних лапках, и бурными прыжками сопровождала ее, восторженно обнюхивая сумку, до самого дома. Мы отвели Лене нашу светелку на втором этаже, со входом по наружной деревянной лестнице и открытым балкончиком с видом на поленовский Борок. Внизу под обрывом несколько раз в день проходили колесные пароходики, вдали был пляж и место купания всей Тарусы.

Комнатка Лены была прелестная. На окнах — ситцевые занавески с вытачным бордюром. Холщовый занавес перегораживал комнату на спальню и кабинетик с балконом. Чем дольше Леночка у нас жила и работала, тем больше мы к ней привязывались. Мы жили одной семьей. Лена была нашей радостью. По Алиному совету она подала заявление в Литинститут на заочное отделение, куда представила несколько своих работ — поэм и очерков.

Как-то раз Пасха совпала с Маем, и мы решили в Тарусе справить ее по старинному русскому обычаю. Лена напекла маленьких куличей, Аля сделала пасху из прекрасного деревенского творога и сметаны со всеми полагающимися сладостями, а затем раскрасила акварелью сваренные яйца нашими окскими пейзажами, даже с корабликами на реке. Лена встречала праздник с матерью в Москве, и Аля дала ей с собой понемножку всего вкусного.

Как потом оказалось, Лена захотела отвезти раскрашенные яйца на кладбище в Елабугу. Ее мать, человек очень добрый и эмоциональный, поддержала эту мысль. И мы потом долго удивлялись ее рассказу об этом путешествии.

Здоровье Лены стало ухудшаться. Справляться с работой и заочным обучением ей было явно не под силу. И вот Аля, узнав, что в институте преподает ее знакомая литературовед И. Л. Вишневская, позвонила ей по телефону, рассказала о своей дружбе с Леной, о ее трудном положении и попросила перевести Лену с заочного факультета на дневной. После этого нужно было убедить Лену подать необходимое заявление. Это, пожалуй, было самым трудным делом. Лена ведь прекрасно знала, какой была обычная реакция деканата на такого рода заявления. Каково же было ее удивление, когда поданная ею бумага возымела действие.

Леночка простилась с Большим театром. За время нашей дружбы мы дважды были на балетных представлениях Большого, сидели на роскошных местах в партере — на «Щелкунчике» и на балетном вечере, где было сразу два спектакля: «Легенда о любви» и «Спартак». Мы с Алей не были избалованы театральными зрелищами. Сцены из этого балета до сих пор стоят перед моими глазами.

Впрочем, Лену из театра насовсем не отпустили. Ее попросили некоторое время ведать распределением путевок в Дом творчества. Занимаясь этим щекотливым делом, она приобрела репутацию необычайно порядочного и доброго человека. Но здоровье не поправлялось. Мне удалось договориться, чтобы опытный диагност осмотрел Лену. У нее выявилась анемия — пониженное содержание эритроцитов в крови. Ей прописали щадящий режим, свежий воздух, регулярное питание с большим количеством витаминов. И даже рекомендовали специальный санаторий. Вернувшись оттуда, Лена с ужасом рассказывала, что больных там называют «синюшниками», они и правда отдают синевой, и что у всех почти предельный процент гемоглобина.

Когда Леночка вернулась в Тарусу, Аля сказала, что ни в какую клинику она ее больше не пустит, что с питанием мы справимся, а наш маленький огородик вполне может нас снабжать витаминами.

Новому режиму на даче Лена подчинилась беспрекословно. Аля следила за питанием. Мы ежедневно гуляли в лесу. Ленина мать была довольна.

Понемногу Лена стала поправляться. Изменился цвет лица, она пополнела. Когда она поехала показаться врачу, то вернулась счастливая и сказала, что ее можно считать здоровой и она будет рада включиться в Алину работу. После этого мы жили спокойной равномерной жизнью. По утрам работали, купались, ходили по ягоды. Познакомили Леночку со всеми нашими приятельницами, а поскольку она всегда была любезна, то всем нравилась. В августе Лена возвращалась раньше нас и втягивалась в учебу, а по выходным обычно приходила к Але работать.

В качестве будущей дипломной работы Леночка выбрала пьесу, хотя профессор Вишневская отговаривала ее, но Лена настояла. И вышло, что ей пришлось ехать в творческую командировку на Каму, где происходили тяжелые и малоизученные предреволюционные события.

Сперва Лена попала в Сарапул, в Удмуртию, где ей надо было навести справки. В Сарапуле ее хорошо приняли, устроили жить к одинокой женщине, которая впоследствии с ней сдружилась. Помогли ей встретиться с двумя-тремя стариками — свидетелями далеких дней, когда в этих местах происходили трудные бои за советскую власть. Старики эти мало чем помогли Лене в ее творческой работе. Они многое забыли, путали и все время сбивались на ужасающий эпизод, когда по ошибке в Каме была потоплена целая баржа с активистами-комсомольцами, о чем, конечно, не сохранилось никаких документов. Лена понимала, что об этом писать немыслимо и, собственно, делать ей там нечего. Надо было возвращаться обратно.

В следующем году Лена все же защитила диплом, и стал вопрос о работе.

Из ЦГАЛИ пришло предложение зачислить Лену младшим научным сотрудником и направить ее к Але в качестве литературного секретаря.

Здоровье Али в это время так пошатнулось, что она почти не могла ходить; постоянные головные боли мешали работать над переводами (в ту пору это были в основном поэтические переводы с французского языка, которым она владела как родным). Была еще необходимость записать все, что она помнила о своей матери и о ее творчестве. Лена была рада остаться при Але. В значительной степени благодаря ей в ленинградском журнале «Звезда» в 1973 году начали публиковаться Алины воспоминания «Страницы прошлого». Но Алин земной срок был уже отмерен... Теперь, когда нас осталось только двое, мы поддерживаем связь, и я всегда с любовью и восхищением думаю о Леночке, о том, чем она была в нашей жизни.



Примечания

1. Е. Ф. Гнесина (1874 — 1967) — основатель, директор, профессор, педагог музыкального училища, с 1944 года — музыкально-педагогического ин-та им. Гнесиных.


(источник — А. Эфрон «Мироедиха», А. Федерольф «Рядом с Алей. Воспоминания»
М., «Возвращение», 1996 г.)



Мир МЦ | Серебряный век | Писатели | Поиск | Гостевая книга
Поэзия | Проза | Переводы | Письма | Фото | О Цветаевой | Семья
Цветаевский Клуб | Песни на стихи МЦ | Библиография | Ссылки | Музеи
Ариадна Эфрон | Ада Федерольф «Рядом с Алей»

Проект: «Мир Марины Цветаевой». Координатор проекта: Ф. Левичев, 1999—2000.
© Дизайн: FTdesign, 2000.

Hosted by uCoz