Ирма Кудрова

«Гибель Марины Цветаевой»

Приложение I

Протоколы допросов Марины Цветаевой
в Префектуре Парижа (1937 год)

О допросах М. И. Цветаевой осенью 1937 года в Префектуре Парижа до сих пор было известно немногое. Наиболее подробно написал об этом Марк Слоним:

«Во время допросов во французской полиции (Сюрте) она все твердила о честности мужа, о столкновении долга с любовью и цитировала наизусть не то Корнеля, не то Расина (она сама потом об этом рассказывала сперва М. Н. Лебедевой, а потом мне). Сперва чиновники думали, что она хитрит и притворяется, но когда она принялась читать им французские переводы Пушкина и своих собственных стихотворений, они усомнились в ее психических способностях и явившимся на помощь матерым специалистам по эмигрантским делам рекомендовали ее: «эта полоумная русская» (cette folle Russe)»^a.

О том же сама Цветаева лаконично сообщает в письме к Ариадне Берг 26 октября, спустя две недели после побега мужа из Франции и четыре дня спустя после первого допроса в Главном управлении национальной безопасности: «Сейчас больше писать не могу, потому что совершенно разбита событиями, которые тоже беда, а не вина. Скажу Вам, как сказала на допросе: « — C`est le plus loyal, le plus noble et le plus humain des hommes. — Mais sa bonne foi a pu être abusée. — La mienne en lui — jamais»^b.

И еще, в письме той же корреспондентке 2 ноября 1937 года: «Что бы Вы о моем муже ни слышали и ни читали дурного — не верьте, как не верит этому ни один (хотя бы самый «правый») из его — не только знавших, но — встречавших. <...> Обо мне же: Вы же знаете, что я никаких «дел» не делала (это, между прочим, знают и в Сюрте, где нас с Муром продержали с утра до вечера) — и не только по полнейшей неспособности, а из глубочайшего отвращения к политике, которую всю — за редчайшим исключением — считаю грязью».

Диалога о вине мужа и о непоколебимой вере в его благородство, который сообщен в письме к Берг, мы не находим в протоколах, тексты которых предлагаются вниманию читателей ниже. Не зафиксированы в этих текстах, разумеется, и «поэтические чтения» Марины Ивановны перед лицом парижских следователей. Это не означает, однако, что то и другое — плод фантазии поэта.

Цветаева, кажется, даже гордилась формулой, которую она нашла, защищая честь мужа от обвинений, которые представлялись ей чудовищным недоразумением и ошибкой. Ведь и в письме к Сталину она повторит свое страстное утверждение почти теми же словами: «Я не знаю, в чем обвиняют моего мужа, но знаю, что ни на какое предательство, двурушничество и вероломство он не способен. Я знаю его: 1911—1939 годы — без малого 30 лет, но то, что знаю о нем, знала уже с первого дня: что это человек величайшей чистоты, жертвенности и ответственности. То же скажут о нем и друзья и враги».

Напомним вкратце об обстоятельствах конца тридцать седьмого года в Париже. Допросы Цветаевой связаны с полицейским расследованием убийства, совершенного в Швейцарии в окрестностях Лозанны 4 сентября того же года. Убитый оказался советским резидентом Игнатием Рейссом (Порецким), незадолго до того не пожелавшим вернуться в СССР по требованию Иностранного отдела НКВД. О своем отказе Порецкий сообщил в обличительном письме, адресованном в Москву, в ЦК партии большевиков. Сразу же после передачи письма (через Вальтера Кривицкого) в советское полпредство, тут же, в Париже, оно было вскрыто. И как раз в эти дни здесь находился заместитель начальника ИНО НКВД С.М. Шпигельгласс.

Немедленно была создана оперативная группа по розыску скрывшегося из Парижа автора письма. В нее вошли, в частности, Франсуа Росси (он же Виктор Правдин) и Шарль Мартинья, швейцарская подданная Рената Штейнер, француз Пьер Дюкоме, а также русские эмигранты, жившие во Франции, Димитрий Смиренский и Вадим Кондратьев. По утверждению генерала госбезопасности П. А. Судоплатова, в группу входил также болгарский «нелегал» Борис Афанасьев, сразу же после убийства вместе с Правдиным приехавший в Москву.

Что Эфрона не было в те дни в Швейцарии, теперь уже не подлежит сомнению. Но в показаниях, которые дала на первых же допросах Рената Штейнер, имя Эфрона неоднократно упоминалось, хотя и не в связи с «лозаннской акцией», а как человека, который ее завербовал и позже давал эпизодические задания.

Предположение о том, что и Эфрон был среди тех, кто участвовал в убийстве советского «невозвращенца», перешло в уверенность чуть ли не для всего «русского Парижа», когда Сергей Яковлевич внезапно исчез. Это произошло 11—12 октября 1937 года. А 22 октября ранним утром в дом, где жила Цветаева, явились четыре инспектора французской полиции. Предъявив ордер, они произвели в квартире продолжительный обыск и уходя забрали с собой личные бумаги и переписку С. Я. Эфрона. В этот же день состоялся первый допрос Марины Ивановны в парижской Префектуре. Цветаева провела там, по ее словам, целый день, вместе с сыном, с утра до вечера. Естественно, что протокол допроса не отражает и малой доли произнесенного в тот день в стенах солидного учреждения. И все-таки документы представляют для нас несомненный интерес.

 

Текст допросов дается (в переводе на русский язык) по публикации Петера Хубера и Даниэля Кунци «Paris dans les années 30. Sur Serge Efron et quelques agents du NKVD» в сборнике: «Cahiers du Monde russe et soviétique», XXXII/2/, avril-juin 1991, p. 285-310. Очевидно, что приведенный текст — это ответы Марины Цветаевой на разные вопросы: сами вопросы следователя в публикации Хубера и Кунца не отражены.

1

<На бланке:

Министерство внутренних дел

Главное управление

Национальной безопасности

Главный надзор службы криминальной полиции>

Дело Дюкоме Пьера¹ и других, обвиняемых в убийстве и сообщничестве.

Свидетельские показания г-жи Эфрон, урожденной Цветаевой Марины, 43 лет, проживающей по адресу:

65, ул. Ж.-Б. Потэн в Ванве (Сена).

22 октября 1937 года

Мы, Папэн Робер, Комиссар дорожной полиции при Главном надзоре службы криминальной полиции (Главное управление Национальной безопасности) в Париже, офицер судебной полиции, по поручению помощника Прокурора Республики

слушаем г-жу Эфрон, урожденную Цветаеву, родившуюся 31 июля 1894 года в Москве от ныне покойных Ивана и Марии Бернских², литератора, проживающую в Ванве, в доме № 65 по улице Ж.-Б. Потэн, которая, приняв предварительно присягу, заявила:

«Я зарабатываю на жизнь своей профессией, сотрудничаю в журналах «Русские записки» и «Современные записки», зарабатываю от шестисот до восьмисот франков в месяц. Мой муж, журналист, печатает статьи в журнале «Наш Союз», который издается «Союзом возвращения»³ и имеет помещение на улице Де Бюсси в Париже.

Насколько я знаю, муж ходил туда на работу ежедневно с самого основания Союза. Моя дочь Ариадна, рожденная 5 сентября 1913 года⁴ в Москве, также работала там⁵ художницей. В апреле этого года она оставила эту должность и вернулась в Россию. В настоящее время она находится в Москве и работает в редакции французского еженедельника, выходящего в этом городе, — «Revue de Moscou».

«Союз возвращения», как на это указывает само название, имеет целью помочь нашим соотечественникам, нашедшим убежище во Франции русским эмигрантам, вернуться в Россию. Никого из руководителей этой организации я не знаю, однако год или два назад я познакомилась с неким г-ном Афанасовым⁶, членом этой организации, уехавшим в Россию чуть больше года назад. Я его знала потому, что он не раз приходил к нам домой повидаться с мужем. Мой муж был офицером Белой армии, но со времени нашего приезда во Францию, в 1926 году, его взгляды изменились. Он был редактором газеты «Евразия»⁷, выходившей в Париже и издававшейся, кажется, в Кламаре или поблизости. Могу сказать, что эта газета больше не выходит. Лично я не занимаюсь политикой, но, мне кажется, уже два-три года мой муж является сторонником нынешнего русского режима.

С начала испанской революции мой муж стал пламенным поборником республиканцев, и это чувство обострилось в сентябре этого года, когда мы отдыхали в Лакано-Осеан, в Жиронде, где мы присутствовали при массовом прибытии беженцев из Сантадера⁸. С этих пор он стал выражать желание отправиться в Испанию и сражаться на стороне республиканцев. Он уехал из Ванва 11—12 октября этого года, и с тех пор я не имею о нем известий. Так что не могу вам сказать, где он находится сейчас, и не знаю, один ли он уехал или с кем-нибудь.

Я не знаю никого из знакомых мужа по имени «Боб»⁹, не знаю также Смиренского или Роллэна Марселя¹⁰.

В конце лета 1936 года, в августе или сентябре, я поехала на отдых с сыном Георгием (родившимся 1 февраля 1925 года в Праге) к моим соотечественникам, семье Штранге, которые живут в замке Арсин в Сен-Пьер-де-Рюмийи (Верхняя Савойя).

Супруги Штранге держат по указанному адресу семейный пансион. У них есть сын Мишель¹¹ 25—30 лет, который занимается литературным трудом. Он живет обычно не в Париже, а у родителей. Не знаю, часто ли он бывает здесь и не знаю, продолжает ли он поддерживать отношения с моим мужем.

Муж почти никого не принимал дома, и не все его знакомства мне известны.

Среди многих фотографий, которые вы мне предъявляете, я узнаю только Кондратьева¹², которого встречала у общих друзей, супругов Клепининых, которые жили в Исси-ле-Мулино, на улице Мадлен Моро, д. 8 или 10. Я встречала его года два назад, когда Кондратьев имел намерение жениться на Анне Сувчинской, работавшей гувернанткой у г-жи Клепининой¹³.

Мы с мужем были удивлены, узнав из прессы о бегстве Кондратьева в связи с делом Рейсса.

На одной из фотографий я узнаю также г-на Познякова¹⁴. Этот господин, по профессии фотограф, увеличил для меня несколько фотографий. Он также знаком с моим мужем, но я ничего не знаю о его политических убеждениях и что он делает сейчас.

Дело Рейсса не вызвало у нас с мужем ничего, кроме возмущения. Мы оба осуждаем любое насилие, откуда бы оно ни исходило.

Итак, как я вам сказала, я знаю только тех знакомых моего мужа, которые бывали у нас дома, и не могу вам сказать, был ли знаком Позняков с мадемуазель Штейнер¹⁵ или с кем-нибудь из тех, чьи фотографии мне были показаны.

Я не могу дать никаких сведений о тех людях, которые вас интересуют.

17 июля 1937 года я с сыном уехала из Парижа в Лакано-Осеан. Мы вернулись в столицу 20 сентября. Муж приехал к нам числа 12 августа и вернулся в Париж 12 сентября 1937 года¹⁶.

В Лакано мы занимали виллу «Ку де Рули» на улице братьев Эстрад. Этот дом принадлежит супругам Кошен.

На отдыхе муж все время был со мной, никуда не отлучался.

Вообще же мой муж время от времени уезжал на несколько дней, но никогда мне не говорил, куда и зачем он едет. Со своей стороны, я не требовала у него объяснений, вернее, когда я спрашивала, он просто отвечал, что едет по делам. Поэтому я не могу сказать вам, где он бывал.

По прочтении подтверждено и подписано

Комиссар дорожной полиции /подпись/

М. Цветаева-Эфрон /подпись/

2

<На бланке, аналогичном предыдущему >

Протокол от 1937 года 27 ноября

Дело Штейнер Рене, Шильдбах¹⁷, Росси¹⁸ и других. Свидетельские показания г-жи Марины Эфрон, урожденной Цветаевой, 43 лет, проживающей по адресу: 65, улица Жан-Батист Потэн в Ванве.

Мы, Борель Робер, Главный инспектор дорожной полиции при Главном надзоре службы криминальной полиции (Главное управление Национальной безопасности), офицер судебной полиции, помощник Прокурора Республики, согласно прилагаемому ниже поручению, исходящему от г-на М. Сюбилла, судебного следователя Верховного суда Лозанны, от 16 сентября 1937 года, переданному нам для исполнения 6 числа ноября месяца старейшиной судебных следователей департамента Сена и касающемуся следствия по делу Штейнер Рене, Росси и других, обвиняемых в убийстве и сообщничестве, вызвали для допроса свидетельницу, которая, предварительно заявив, что она не состоит в родственных или дружеских отношениях с обвиняемыми и не работает на них, и присягнув говорить всю правду и ничего кроме правды, показала следующее:

Меня уже допрашивал 22 октября этого года по поручению следственной комиссии судебный следователь из Парижа г-н Бетейлъ по поводу политической деятельности моего мужа. Мне нечего добавить к моим первоначальным показаниям.

Муж уехал в Испанию, чтобы служить в рядах республиканцев¹⁹, 11—12 октября этого года. С тех пор я не имею от него известий.

Я знаю, что перед своим отъездом в Испанию он помогал уехать туда своим соотечественникам, выразившим желание служить в рядах испанских республиканцев. Не знаю, сколько их было. Могу назвать двоих: это Хенкин Кирилл²⁰ и Лева²¹.

Подтверждаю, что не знала о том, что муж в 1936 году и начале 1937-го года организовал наблюдение за русскими или другими лицами, при содействии некоей Штейнер Рене, а также Смиренского Димитрия, Чистоганова²² и Дюкоме Пьера. Мне также не известно, состоял ли муж в переписке с этими людьми.

Не берусь определить, действительно ли текст телеграммы от 22 января 1937 года, фотокопию которой вы мне предъявляете, написан рукой моего мужа.

По вашей просьбе передаю вам 9 документов (письма в конвертах и одну почтовую карточку), написанных рукой моего мужа.

Прочитано, подтверждено и подписано

Главный инспектор дорожной полиции,

офицер судебной полиции /подпись/

М. Цветаева-Эфрон /подпись/

Примечания

1. Дюкоме Жан-Пьер (1902—1961) — французский фотограф. Завербован Н. Позняковым в 1936 году в советскую разведку. Участник оперативной группы, созданной летом 1937 года во Франции для преследования и убийства «невозвращенца» Игнатия Рейсса. Был арестован французской полицией и провел 13 месяцев в тюрьме. Дал обширные показания. Освобожден из тюрьмы в связи с тем, что не были задержаны главные организаторы убийства. Партийная кличка — «Боб».

2. Сведения ошибочны. Цветаева родилась 26 сентября (по ст. стилю) 1892 года, ее родители И. В. и М. А. Цветаевы.

3. «Союз возвращения» возник в Париже в 1925 году, но в начале тридцатых был радикально преобразован и оказался в полной идеологической и материальной зависимости от советского полпредства во Франции. В первой половине тридцатых годов секретарем «Союза» был Е. В. Ларин, а с 1937 года (в связи с переходом Ларина на работу в Советский павильон всемирной выставки в Париже) его сменил А. А. Тверитинов. Оба позже вернулись в СССР и были репрессированы.

4. Ариадна Эфрон родилась 5 сентября (по ст. стилю) 1912 года.

5. «Работала там» — то есть в редакции журнала «Наш Союз».

6. Афанасов Николай Ванифатьевич (1902—1941) — русский эмигрант, друг С. Я. Эфрона с 1918 года. Во время гражданской войны — участник Белого движения. В Болгарии работал шахтером и лесорубом. Переселившись во Францию, жил в основном в Гренобле, время от времени работал таксистом, долгие периоды оставался без работы. Завербован в советскую разведку в 1934 году. В свою очередь завербовал Марка Зборовского, ставшего впоследствии личным секретарем сына Л. Д. Троцкого Л. Л. Седова. Вернулся в Советский Союз осенью 1936 года. Жил в Калуге. Поддерживал связи с В. А. Гучковой-Трейл, Э. Э. Литауэр и С. Я. Эфроном. Арестован в начале 1940 года. Расстрелян 28 июля 1941 года в Москве.

7. Газета «Евразия» издавалась в Париже «левыми» евразийцами с ноября 1928 года по сентябрь 1929 года.

8. Об эпизоде прибытия беженцев Цветаева упоминала в письме к Анне Тесковой: «...прибытие к нам испанского республиканского корабля — беженцев из Сантадера, и день, проведенный с испанцем, ни слова не знавшим по-французски, как я —. по-испански, — в оживленной беседе, в которую вошло решительно все». — Марина Цветаева. Письма к Анне Тесковой. Санкт-Петербург, 1991, с. 135.

9. Боб — см. примеч. 1.

10. Смиренский Димитрий Михайлович (1897—?) — он же Марсель Роллэн. Русский эмигрант, участник Белого движения. Во Франции с 1922 г., работал на заводе Рено, член Французской компартии, член парижского «Союза возвращения». Завербован Эфроном в советскую разведку. Входил в оперативную группу, выслеживавшую Седова, а затем в ту, которая преследовала И. Рейсса. Был арестован и год провел в парижской тюрьме. Выпущен за недостатком улик. Вернулся в СССР весной 1939 года. Арестован в 1940 году. Дальнейшая судьба неизвестна.

11. Штранге Мишель (Михаил Михайлович, 1907— 1968) — сын русских эмигрантов, владельцев русского пансиона-санатория в Верхней Савойе. Эфрон и Цветаева с детьми провели здесь лето 1930 и 1936 годов. Эфрон также неоднократно приезжал сюда один в середине тридцатых годов. М. М. Штранге изучал историю и литературу в Сорбонне, сам занимался литературным трудом. Был завербован Эфроном в советскую разведку. По предположению, «координатор» действий оперативной группы, преследовавшей Рейсса. Во время второй мировой войны — участник Французского сопротивления. Член советской военной миссии во Франции в конце войны. Вернулся в СССР в 1947 году. Автор монографий «Русское общество и французская революция 1789—1794 гг.» и «Демократическая интеллигенция России в XVIII веке», изданных в Москве. Его имя многократно с симпатией упоминается Цветаевой в ее письмах к поэту Штейгеру (см. Марина Цветаева. Письма к Анатолию Штейгеру. Калининград, 1994, с. 76, 88—89, 108—109).

12. Кондратьев Вадим (1903—1939) — в годы гражданской войны сражался в Белой армии, затем эмигрант, работал во Франции шофером такси, часто безработный. Завербован в советскую разведку Н. А. Клепининым в середине тридцатых годов. Участник оперативной группы, преследовавшей Рейсса. Ранее других скрылся из Парижа после убийства Рейсса. Умер от туберкулеза в Москве.

13. Клепинины — Николай Андреевич (1897—1941) и Антонина Николаевна (1892—1941) — см. о них с. 53—54 настоящей книги.

14. Позняков Николай Сергеевич (?). Учился вместе с Эфроном в гимназии, во время первой мировой войны сотрудничал в Красном кресте. В годы гражданской войны — в Белом движении. В Париже имел фотоателье. Вместе с К. Б. Родзевичем и В. В. Яновским «работал по связи с троцкистами ПОУМ» в период гражданской войны в Испании, что позволяет предположить какое-то участие и в расправе над руководством ПОУМ в 1936 году. К. Хенкин, знавший Познякова, в своей книге «Охотник вверх ногами» отзывается о нем крайне негативно. По возвращении в Москву (1939 год) вел работу среди бывших республиканских бойцов Испании. Умер в шестидесятых годах на родине, избежав ареста.

15. Штейнер Рене (Рената, 1908—1986) — швейцарская учительница, завербованная советской разведкой в середине тридцатых годов. Исполняла ряд поручений Эфрона и после ареста дала об этом обширные показания. В частности, именно по заданию Эфрона она вместе со Смиренским принимала участие в слежке за Седовым. Осенью 1937 года (по чьему распоряжению — неясно) взяла на свое имя в прокатной фирме Женевы автомобиль, использованный убийцами Рейсса. Несколько месяцев провела в тюрьме. Освобождена в связи с исчезновением главных организаторов убийства. На допросах настаивала (как Дюкоме и Смиренский) на том, что Эфрон к «акции Рейсса» не имел никакого отношения.

16. Убийство Рейсса произошло 4 сентября 1937 года, похищение генерала Н.К. Миллера — 22 сентября того же года.

17. Шильдбах (урожденная Нейгебауэр) Гертруда (1894—?) — давняя приятельница Рейсса-Порецкого, немецкая коммунистка, сотрудница спецслужб, работавшая в Италии. Согласилась помочь оперативной группе, выслеживавшей Рейсса. Находилась в автомобиле во время убийства. По данным П. Хубера и Д. Кунци, жила затем в СССР, в 1938 году была арестована и сослана в Казахстан.

18. Росси Франсуа (он же Р.-Ж. Аббиат), он же Правдин Виктор (1905—?) — на момент участия в «лозаннской акции» гражданин Монако. Работал на НКВД с 1929 года. Вошел в оперативную группу, преследовавшую Рейсса. Он и другой подданный Монако Шарль Мартинья (1900—?) с самого начала полицейского расследования были определены как непосредственные убийцы Рейсса. Во время второй мировой войны — корреспондент ТАСС в Нью-Йорке. Жил в Индии, Великобритании, Мексике, США. Зять Б. Э. Афанасьева, которого П. Судоплатов называет в своих мемуарах как еще одного достоверного участника убийства Рейсса. (Возможно, что Б.Э. Афанасьев и Шарль Мартинья — одно лицо.)

19. Версия отъезда Эфрона в Испанию устойчиво поддерживалась в семье Цветаевой—Эфрона и была, несомненно, придумана в советских спецслужбах. Именно они организовали переброску Кондратьева, Эфрона, Клепининых и других своих сотрудников из Франции в СССР осенью 1937 года.

20. Хенкин Кирилл Викторович (р. 1916) — из России вывезен родителями в 1923 году. Участник гражданской войны в Испании. Завербован в советские спецслужбы. Вернулся на родину в 1941 году. Служил в одном из управлений НКВД, затем на московском радиовещании для заграницы, позже — в редакции журнала «Проблемы мира и социализма». Покинул СССР в начале 70-х годов. Работал на радиостанции «Свобода». Автор нескольких книг, написанных на автобиографическом материале.

21. Лева — Лев Борисович Савинков (1912—1987) — сын Б. В. Савинкова, известного деятеля партии эсеров и писателя. Жил во Франции. Сражался в Испании на стороне республиканской армии. Завербован Эфроном в 1937 году. Дружил с Ариадной Эфрон. Уже уехав в СССР, А. С. Эфрон еще некоторое время с ним переписывалась.

22. Чистоганов Анатолий (1910—194?) — русский эмигрант, участник Белого движения. Член «Союза возвращения на родину». Завербован в советские спецслужбы. Участвовал в слежке за сыном Троцкого Седовым.

A. «Воспоминания», с. 348.

B. — Это самый честный, самый благородный, самый человечный человек. — Но его доверие могло быть обмануто. — Мое к нему останется неизменным (фр.).

Подготовка текста и примечания И. Кудровой

(источник — И. Кудрова «Гибель Марины Цветаевой»,
М., «Независимая газета» 1997 г.)